"Надо дергаться!"
интервью с трубачом Вячеславом Гайворонским

Трубач Вячеслав Гайворонский родился в Ленинграде в 1947 г., закончил Ленинградскую консерваторию по классу трубы, много лет прожил в Кемерово, куда попал по распределению (джазом там занимался как любитель; больше того, временно оставив профессиональное музицирование, закончил в Кемерово медицинский институт и работал там врачом). В конце 70-х Гайворонский вернулся в Ленинград, включился в джазовую жизнь города и в 1979 г. создал дуэт с 17-летним контрабасистом Владимиром Волковым, просуществовавший свыше 15 лет. Оцененный критиками как один из лучших камерных составов российского нового джаза, дуэт выпустил 2 LP на ВФГ "Мелодия" ("Аванс прошлому" и "Русские песни"), CD на лейбле SoLyd Records ("Путешествие Янки Дудля", 1994), ряд альбомов за рубежом. В начале 90-х оба участника дуэта неоднократно признавались критиками лучшими в СССР по своим инструментам. Дуэт распался в 1997 году, и Вячеслав Гайворонский создал новый дуэт - с аккордеонисткой Эвелиной Петровой, дуэт, еще дальше отстоящий от традиционного джаза и признанный многими специалистами одним из наиболее интересных проектов новой импровизационной музыки в России.

- Давайте начнем с истории возникновения вашего нынешнего проекта - дуэта с аккордеонисткой Эвелиной Петровой.
- Он появился довольно спонтанно, как многое в этой жизни. Это - осколок довольно большого состава, который - к сожалению, уже задним числом - можно было бы назвать уникальным: это был септет со струнными, флейтой, аккордеоном, трубой, тубой... Была очень интересная программа, потом лодка стала раскачиваться, люди разошлись... Так получилось, я тогда взял экспериментальный музыкальный курс у нас в Академии театра (бывший ЛГИТМИК - ред.), кстати, параллельно курс взял Митя Покровский. Мы с ним имели в виду, что через некоторое время объединим наши эксперименты - его со стороны фольклора, мой - со стороны, так сказать, чистой музыки. Вот тогда я и создал этот состав, часть его составляли студенты, часть - преподаватели. Потом состав стал уменьшаться, двое музыкантов ушли, Митя погиб... И я понял, что пора подбирать себе партнера. Так часто бывает - создается тандем, сыгрывается, и если он хорошо сыгран - легче найти третьего. Собственно, так оно и происходит сейчас, я не думаю, что дуэт - это такая замкнутая форма, как банка консервов. Просто идет создание программы, она всегда сначала получается какая-то болезненная и эклектичная, а потом она шлифуется, лишнее - отбрасывается. Вот мы как раз сейчас в таком программном раздрае существуем. Нет пока необходимой программной плотности, а я считаю, что программа должна быть композиторски очень плотной, что не нужно разбрасываться в полистилистике... Хотя, может быть, можно и показать эдакую пестроту, как на ярмарке - всего понемножку. Дуэт до сих пор в стадии поиска и утверждения своего письма, своего почерка. Хотя мы вместе уже почти два года.
- В октябре я слушал вас в Москве, в ЦДХ, с музыкой к немому фильму Эйзенштейна "Вива Мексика". Там в исполнении участвовал третий музыкант - ваш прежний партнер Владимир Волков. Как получилось, что вы играли одновременно с участниками обоих своих дуэтов - прежнего, прославившего ваше имя, и нынешнего?
- Начнем с того, что я к перемонтированной версии этого фильма писал в свое время музыку. Нас попросили свободно помузицировать при показе фрагментов этого перемонтажа. Должен был подъехать Алексей Айги и еще ряд москвичей, которых в результате под рукой не оказалось из-за каких-то организационных неурядиц. Володя Волков знал, что у нас должно быть такое мероприятие. А мы ведь с ним дружим, у нас все нормально, просто в творческом плане у нас с ним разные призвания, разные пути, что ли. Потом, он же тоже хочет пройти через какие-то тернии, а чтобы через них пройти, нужно попробовать многое. Пусть он в людях покопошится, в разных стилях музыки поиграет и потом, может быть, поймет, что нужно выбрать что-то одно - как стиль, как свое мировоззрение. И поэтому такие, в общем-то, случайные акции вполне возможны. Я сам, правда, стараюсь уходить от тусовок, но в возрасте поиска это очень важно. Единственное что - невозможно больше содержать наш дуэт с Володей, потому что это, в общем-то, собачья работа. Нельзя к этому подойти халатно, любой кикс, любая неточность моментально слышна, бьет по ушам, и в этом плане работа, с одной стороны, благодарная - с точки зрения слушателя - а с другой, очень трудная. И потом, в дуэте, если не идет игра - все рушится, потому что не за кого спрятаться.
- Давайте вернемся к нынешнему проекту, дуэту с Линой. Не кажется ли вам, что на самом деле это - трио, поскольку там три инструмента - труба, аккордеон и человеческий голос? Причем, хотя за два последних отвечает один человек, у них разное время и они по-разному дышат. Какую роль среди этих составляющих играет голос?
- (Лина): На наших самых первых афишах было написано: "Трио Вячеслава Гайворонского и Эвелины Петровой." Трио!
- (Слава): Да, мы называли себя трио. Есть несколько путей, которыми мы приходили к одному и тому же результату. Голос помогает играть, артикуляционная зона помогает технической свободе. Есть масса музыкантов, которые не могли играть без какого-то псевдоинтонирования, мурлыканья под нос. Голос, артикуляция шире раскрывают возможность энергетического выплеска в игре. Это один момент. Второй - мы задумывали и все еще разрабатываем возможность полного использования голоса, как вокала. Мы хотели бы сделать ряд песен, и первые попытки уже делаем - в конце нынешней программы Лина поет песню по-ирландски, по-гэльски то есть. И третий момент - голос просто как краска, как тембр. Он добавляет ритмический момент, добавляет тембровую краску к аккордеону и трубе. Аккордеон, даже хороший, не способен к большим изменениям тембра. Он не может загрязняться, "фузить", как это может труба. Ведь наша игра происходит как бы шепотом по большей части (из-за этого, кстати, мы сильно зависим от микрофонов). Очень многое происходит на тонких изменениях тембра - говорок, полушепот, потом вдруг всплеск... Это не ровная мощная энергия, которая есть в традиционном джазе. Я не знаю, плохо это или хорошо, просто так у нас построены композиции - на изменениях динамики. Так что тут голос тоже очень важен, он поддерживает все эти перепады.
- Как так получилось, что за долгие, в общем-то, годы работы - больше двадцати лет - дискография с вашим участием тем не менее довольно скромная?
- Это по судьбе так получилось. Не было человека, который бы поверил в меня и сказал - знаешь, я возьмусь, давай все это реализуем. Собственно, только в этом была проблема - не было продюсера. Вышло что-то на "Мелодии", и один CD - у Андрея Гаврилова на SoLyd Records. Вообще вместе с ним мы планировали записывать все наши с Волковым программы, и хорошие, и болезненные -весь феномен дуэта, сработавшего двадцать программ. А реализовавшего три. И то я не считаю это полноценной реализацией, потому что две первые пластинки писались на фирме "Мелодия", а там был лимит времени. Все сделано наскоро, а нам говорят - все нормально, мы так и выпустим. Тогда нужно было встать в позу, добиться своего, но этого не произошло. Я не считаю, что это - работа в радость для меня и для Володи, но раз уж она произошла - значит, произошла. Хотя возможности посидеть в студии как следует не было. Да что там как следует - даже очень скромно. Представьте себе, оба диска были сделаны за две смены по четыре часа... Так что судьба к нам не благоволила. Мы сидели с Володей и говорили: давай все запишем. Но ведь во что все упирается? Студия - это деньги. И с каждым годом все большие. Мы, может быть, даже готовы были бы сейчас сесть и записать все двадцать программ. Но с каждым годом все это утяжеляется, с каждым годом я становлюсь другой и Володя становится другой. И как все вспоминать, когда внутри уже все другое? Хотя все-таки есть такой вариант, но ведь это Володе надо бросить все, закрыться от любых контактов... если уж делать как следует. Ну, пока вот так все и обстоит...
- А с Эвелиной вы уже записывались?
- Да, мы только что выпустили пластинку на Leo Records, в Лондоне. У нас пока еще только два пробных экземпляра. Это профессиональная студийная работа. Есть еще идеи, проекты, но пока запись одна. И потом, неизвестно, когда она доберется до России. Лео Фейгин-то гораздо больше заинтересован в том, чтобы это продавалось на Западе, это же его хлеб.
- Как в Питере выживают музыканты, которые занимаются новой импровизационной музыкой?
- Как правило, музыкант не находит выхода зарабатывать своей собственной музыкой, как это бывает за границей. Некоторые пытаются как раз за границей и зарабатывать. Кому не удается... Помогает вторая работа, иногда совершенно не связанная и даже не совместимая с музыкой. А у меня, например, до недавнего времени совсем не было работы. Положение было просто никакое. Потом я нашел работу - она связана с радио. Я создаю джазовые музыкальные программы на радио "Гардарика". Преподавательская работа может помочь, но я не считаю себя хорошим преподавателем. Уж если идешь заниматься этой работой, за которую платят такие гроши, что их может хватить разве что на неделю скромной жизни - надо чувствовать к ней склонность. Еще в Питере существует две-три точки, на которых можно поиграть, но это тоже не заработок... Причем для меня, по моей стилистике, это только JFC, а я там играю примерно раз в четыре месяца.
- Не зовут или не хочется?
- Не зовут. Политика JFC стала такая... немножечко на потребу. Туда все больше вторгается джаз для "релакса", иногда - просто для пива. Я не против - пусть будет такое, просто работы от этого не прибавляется.
- Часто вам удается играть на Западе?
- Пока мы работали с Володей - очень часто играли, весь мир объездили. Ну, а с Линой... Я очень надеюсь на новую пластинку, вышедшую на Leo, надеюсь, что с ее выходом появятся предложения. Пока мы выступили в Вене на фестивале "Хорошие новости из России", в Будапеште и съездили на международный фестиваль аккордеонистов имени Астора Пьяццолы в Италию, где Лина получила специальный приз "за оригинальную композицию", мы мыграли пьесу, посвященную памяти Пьяццолы...
Вообще говоря, я считаю, что всем музыкантам надо дергаться. Надо просто меньше бояться неудач, и тогда будет какой-то процесс. Просто так никто не придет и никуда не позовет!
- То есть в таком контексте выступление, скажем, на традиционном джазовом фестивале - это нормально?
- Для меня лично? Я бы не сказал, что на традиционных джазовых фестивалях я чувствую себя совсем уж в инородной среде. Мы же играли с Володей со своей чудовищной антиджазовой программой, например, на фестивале в Америке. Представляете - играет Дон Черри, а потом выходим мы и играем "Болеро" Равеля... да я еще и на альтушке, на альт-горне - такое, понимаете, не пойми что. Хотя лексика, вроде бы, джазовая, но под ней - другие вещи, другой субстрат. Так было с Володей, так у нас и с Линой происходит. У нас ведь композиторская музыка. Она должна быть композиторской. А в джазе как происходит? Есть стандарт, и каждый его как бы просвечивает по-своему. Но ведь лучшее в джазе - это авторские пьесы, они на музыканта позволяют взглянуть совсем по-иному.
Я не стыжусь использования джазовой лексики, я пытался быть джазменом, я в свое время переиграл много этой музыки и строго придерживался ее правил. На мой взгляд, я это делал весьма неплохо. А потом меня вдруг заклинило, заклинило на том, что это все-таки не мой путь. И теперь я не считаю, что играю джаз и умею его играть. Не считаю. Потому что у меня нет в этом какой-то внутренней необходимости. Я знаю, что могу делать удивительные вещи, используя ту технику, тот музыкальный антураж, который связан с джазом. То есть создавать именно композиторскую музыку, но - используя именно этот стиль игры. Ведь, например, нынешнюю импровизационную технику диктует новая аккордика. Все джазмены увлечены поиском необычных связок между аккордами, необычных секвенций, развивается бесконечный секвенционный бибоп. Время от времени появлется музыкант, который говорит - мгновенье, остановись! Отсюда - бесконечная ладовая монотонность, поиск мелодии, все это останавливает поток. Это говорит о том, что необходимо развивать не только композиционную вертикаль, но и горизонталь. Некие, присущие только этой композиции способы разговора, свой слэнг. Ведь в джазе как таковом действуют общие, универсальные законы музыкальной логики, развития композиционной мысли. А я за то, чтобы в каждой композиции действовали свои, только ей присущие законы.
- То есть за то, чтобы каждый музыкант мог создать бесчисленное множество миров, используя элементы одного языка?
- Это тайное желание любого музыканта и композитора. Собственно, хорошие импровизаторы идут поэтому пути, создавая заготовки. Если они тратят на них чуть больше времени, получаются композиции, основанные на этих заготовленных оборотах. Такие музыканты всегда выгодно отличаются от других.
- Ну, допустим, это идеал. Но не получается ли, что звуковые миры оказываются похожими друг на друга, потому что похожи использованные элементы музыкального языка?
- Конечно. Это как четки, или как калейдоскоп - перебираешь похожие элементы. Это бывает. некоторые говорят - меня целиком поглощает эта работа, мне нужна эта бесконечность. Но если человек делает это увлеченно - это прекрасно. Все это индивидуально! Другой скажет: я хочу изменить сами элементы музыкального языка, основываясь на своем музыкальном опыте, я больше чувствую себя композитором (как вот я, например), а не исполнителем. Мне, например, хочется изменять свое внутреннее музыкальное время, работать в новых пространствах. Это, кстати, очень портило нам с Володей карьеру: мы делали какую-то программу, к которой люди привыкали, начинали ее узнавать, тащиться, что ли, от нее (смеется). И вдруг проходит полгода - а у нас уже что-то абсолютно другое, другое свойство звука, другая атака, другой воздух... другая "собака". Люди говорят - Господи, ну что им неймется, давай то, что было, у меня ухо уже этого хочет. Особенно за границей: нам устраивают тур, мы приезжаем, а у нас уже абсолютно новая программа, и менеджер несколько... разочарован...
- Естественно, публика же хочет получать удовольствие.
- Да. Но насильно мил все равно не будешь. Есть виды творчества, всегда независимые от мнения большинства. Просто некогда в процессе шлифовки, поиска, становления думать - а что скажет слушатель, даже если это человек, чье мнение ты очень уважаешь и которого любишь. Некогда! Ты все время развиваешься.
- То есть процесс оказывается важнее результата?
- Знаете, трудно сказать, что есть процесс, а что - результат. Мне кажется, что процесс - это сумма промежуточных результатов, так что тогда результат - сумма процессов? Есть процесс бесконечного постижения некоего абсолюта, и если что-то помогает мне приблизиться к большей чистоте - это огромная радость. Хоть на один миллиметр приблизиться к тому, чтобы стать лучше, чище, интереснее - огромная радость. Ясно, что сам абсолют при этом недостижим.

© Кирилл Мошков, 1999
Первая публикация - журнал "Джаз-квадрат", 1999
Фотографии Олега Богульского (Новокузнецк)

Оглавление статей
Главная страница