"ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ПРИШЕЛ С ТРУБОЙ - ЗНАЧИТ, ДЕЛО СЕРЬЕЗНОЕ..."

Интервью с трубачом Валерием Пономаревым

Как ни крути, а самый известный в мире джазмен русского происхождения - это трубач Валерий Пономарев. То есть, конечно, знают и Игоря Бутмана, и, скажем, Александра Сипягина, и басиста Mingus Big Band Бориса Козлова - но Валерий Пономарев известен уже настолько хорошо, что его имя может назвать не только специалист, но и рядовой любитель джаза. Все-таки имя Пономарева прославил очень известный состав. Четыре года в 70-х Поно, как называют его американцы, играл в Jazz Messengers у великого барабанщика Арта Блэйки. Он записал с Jazz Messengers 11 альбомов. И, когда кончился его контракт, место трубача в этом ансамбле занял тоже не самый малоизвестный музыкант - а именно Уинтон Марсалис.
Мне довелось трижды интервьюировать Валерия Михайловича. Один раз - в Москве, во время его приезда в сентябре 1996 г., когда он пришел на прямой эфир моей программы "Джем-клуб" на ныне покойной радиостанции "Ракурс". Это был его первый за много лет приезд на родину, если не считать нескольких дней выступления на Первом московском международном фестивале 1990 г. В 96-м он сыграл в Москве только несколько клубных концертов со старыми друзьями - трубачом Виктором "Арзу" Гуссейновым, пианистом Вагифом Садыховым... Затем Пономарев приезжал с экс-Messenger'ом тенористом Бенни Голсоном в декабре 1997-го - уже с полноценным туром по нескольким российским городам. Второй раз я брал у него интервью в Нью-Йорке, в его квартире на Манхэттене, в мае этого года. Третий - опять в Москве, когда он в конце мая приехал уже с другим выпускником "блэйковских университетов" - тромбонистом Кертисом Фуллером. Фрагменты из этих интервью я и предлагаю вашему вниманию. Особенный интерес они представляют постольку, поскольку Пономарев в октябре приезжает снова - на этот раз с тенористом Бобом Бергом, с которым записал свою пластинку 97-го года - "A Star For You". Я намеренно почти не редактировал их. В отличие от многих других заокеанских русских, Валерий Пономарев старается быть стопроцентно американцем, и это ему удается. Временами в его речи чувствуется акцент, временами он строит фразы по-американски, ну а русская его речь совершенно такая, как в Москве говорили двадцать пять лет назад - современный слэнг постперестроечных времен его практически не затронул. Так что речь музыканта - хороший штрих к его портрету... Сам он об этом самокритично говорит так: "Нет у меня возможности часто по-русски говорить, и поэтому язык у меня корявый... Вот мы сейчас наговоримся, и тут я разойдусь и пойму, как надо было сказать, как красиво объяснить - но уже будет поздно..."

О ТРУБЕ
Меня часто спрашивают, почему вы выбрали трубу? Почему вы выбрали джаз? Такого, в общем-то, не бывает. Музыкант не сам выбирает свою профессию. Чувствуешь, будто тебя кто-то выбрал и сказал: будешь играть на трубе. Будешь играть джаз, и все! Что бы ты потом ни пытался делать, чем бы ни пытался заниматься - единственная твоя настоящая любовь - это труба, ее внешний облик, ее звучание... и джаз.

ОБ ИСТОРИИ РАБОТЫ В JAZZ MESSENGERS
Надо сказать, что главная причина, по которой я уехал в 73-м - я мечтал играть у Арта Блэйки. Я еще в шестнадцать лет сказал своим друзьям - я буду играть у Арта Блэйки. Никто не поверил, конечно. Когда я попал в Нью-Йорк, я только и думал, как бы увидеть Арта, но это оказалось не очень просто: его в городе не было... Потом он вернулся. В один прекрасный день Арт Блэйки выступал в Нью-Йорке в клубе под названием Five Spot. Я туда пришел и познакомился с ним. Я тогда первый раз увидел его, я очень хорошо был с ним знаком, но только в плане звука - звучание его оркестра, его инструмента мне было очень хорошо знакомо. Теперь я в первый раз в жизни увидел его живьем. Он стоял передо мной в перерыве между отделениями... приблизительно моего роста, широкоплечий, счастливый, здоровый, очень оптимистичный человек... Я так вот, вылупив глаза, и смотрел на него. Меня уже в Нью-Йорке к тому моменту довольно хорошо знали, хотя я там был, быть может, пару месяцев. И кто-то из публики подошел к нему и говорит: "Арт Блэйки, смотри, тут парень стоит рядом с тобой - Богом клянусь, играет прямо как Клиффорд Браун!" (смеется) Он мне говорит - ну, давай, представляйся, кто ты такой. Я говорю - я из Москвы, трубач. А он мне: "А где твоя труба?" (у него голос такой низкий был, хриплый)... Я отвечаю - я даже не подумал с собой трубу принести. Он сказал: "Вот принесешь трубу, тогда будем с тобой разговаривать!.." Ну, конечно, на следующий день - это было во вторник, значит, уже в среду я с трубой там сидел... И у него взгляд был другой. Он понял, что это нешуточное дело. Если человек пришел на следующий день с трубой - значит, дело серьезное. И, когда подошел соответствующий момент, он сказал - О.К., можешь подойти и с нами сыграть. Он пригласил играть не только меня, но и замечательного нью-йоркского ударника по имени Джим Лавлэйс. Он совсем не знаменит, но в Нью-Йорке его все знают. И вот я вылез, и этот парень стал играть... Я играл на авансцене, и что творилось позади меня - я не видел. И вдруг я почувствовал, что что-то переменилось. Вдруг я почувствовал себя, как на Малой Бронной, дома, с магнитофоном. Я под магнитофон разучивал свои любимые соло, партии своего любимого оркестра - Jazz Messengers. Я обернулся - так и есть! Арт Блэйки уже заменил Джима, пока я играл, и сел сам играть, его очень это заинтересовало. А то, что происходило дальше, идет уже по словам тогдашнего трубача Art Blakey and the Jazz Messengers - Билла Хартмана. Он мне пересказывал эту историю много раз. Он говорил: "Когда ты начал играть, Арт Блэйки выпучил глаза - не верил ни своим ушам, ни глазам и всей публике всем своим поведением показывал, что он абсолютно ошарашен, изумлен и в восторге. Это продолжалось в течение первой вещи, потом Арт подошел к микрофону и представил меня публике и сказал мне, чтобы я играл еще вещь. Я сыграл, после этого он сказал мне, чтобы я еще играл. Мы сыграли "New York Theme Song". После этого я сошел со сцены, и Арт меня так бесцеремонно обхватил, и так крепко, что я не мог вырваться - а он потный весь, грязный после игры: два часа играл, весь в поту. И все время повторяет: "ты будешь у меня в оркестре играть. Ты будешь у меня в оркестре играть!" Я сначала воспринял это просто как вежливость. А оказалось, он мне всерьез это говорил. Через два года после этого - больше, чем через два, почти через три года - Билл Хартман ушел из оркестра, и я проработал в оркестре четыре года, объездил весь мир, записал одиннадцать пластинок...

ОБ АМЕРИКЕ
В Америке сейчас сильно развивается изучение музыки. Молодые мальчишки, по 20 лет, так играют, что вы ни глазам, ни ушам не поверите. Стоит парень, краснощекий, на вид года 22 - и играет... Все знает! Язык, гармонию, репертуар - не знаешь, что сказать даже! Там столько музыкантов, столько записей, что все просто знать невозможно. Куда ни приедешь, в самый отдаленный город - очень может быть, что на концерте кто-нибудь подойдет, попросится присоединиться и будет так играть, что просто..."на отрыв"! И это не только в Америке, но и во всем мире так... Но такой концентрации, какая есть в Нью-Йорке, конечно, нигде нет.

ОБ АЛЬБОМЕ "A STAR FOR YOU"
Записали мы этот альбом в начале мая прошлого года, вот уже год, как записали. И вот уже полгода, как она вышла. Ее очень много по радио передавали здесь, в Нью-Йорке, и много по всем Соединенным Штатам крутили. На ней записаны замечательные музыканты - Билли Харт на барабанах, пианист Сид Симмонс, который участвовал на моей предыдущей пластинке, басист Кенни Уокер, который тоже на предыдущей записывался, и замечательный саксофонист Боб Берг. Боб Берг - он начал свою карьеру с выступлений в оркестре Хорэса Силвера, потом - с кем он только не работал... конечно, самое его выдающееся достижение - работа с Майлсом Дэвисом, есть много видеозаписей, где он с ним выступает. Еще он работал с Фредди Хаббардом, а сейчас - с Чиком Кориа и еще с многими музыкантами. Мы с ним вместе едем на гастроли в Сибирь в октябре. Гастроли, вернее, начинаются в Сибири, а дальше видно будет.
Пластинка, в общем, вся посвящена памяти Арта Блэйки. Репертуар я почти весь написал сам для этой пластинки, за исключением американского стандарта под названием "We'll Be Together Again". Первая вещь, которая открывает пластинку, называется "Commandments From Higher Authority" - по-русски я еще даже не думал, как это говорить... (задумывается) как это вот библейское название, когда Моисей?.. Заповеди? Да. Заповеди от высшего авторитета... Эта вещь посвящена Арту Блэйки, потому что он был и остается высшим авторитетом для меня и для других музыкантов. Что касается джазового оркестра, его жизни, руководства им - вообще всего, что касается оркестра - Арт Блэйки высший авторитет. И поскольку он сейчас далеко от нас, на высоте, то я так эту вещь назвал. И начинается она со вступления, которая, если прислушаться внимательно, напомнит вам русские церковные хоры. Большинство вещей на пластинке написаны в духе Jazz Messengers. Правда, с более усовершенствованным подходом к ритму, гармонии и мелодической линии. Как вам известно, джазовая музыка - это живой язык, который все время подвергается изменениям, приобретает новые и новые формы. В этом смысле моя музыка всегда приобретает новое. Еще есть там одна вещь - вальс, называется "Uh Oh". Арт Блэйки, когда что-нибудь интересное увидит, все время так говорил - "uh oh". "Ого", мы бы сказали по-русски, правильно? Некоторые вещи довольно далеко отходят от традиционного звучания джаза - ну, современный джаз всегда приобретает новые формы... в это смысле я нахожусь в линии...

О РОССИЙСКИХ ДЖАЗМЕНАХ
Я вырос в Москве, научился играть джаз в Москве и уж, конечно, знал всех московских музыкантов; и я часто ездил в Петербург, и связи с петербургскими музыкантами были очень тесные. Так что я был готов к высокому, высочайшему уровню игры в этих городах. Но когда мы приехали в Сибирь - это для меня было поразительным явлением. Так далеко, на морозе - там на улице было сорок градусов мороза! Мы играли в кафе, и через стекла кафе было видно, какой мороз снаружи... И музыканты там ТАК ИГРАЛИ поразительно - вот это для меня было удивительным явлением... Я видел замечательных музыкантов по всему миру. И везде повторяю, что выдающихся музыкантов можно везде найти. И я даже, ко всему готовый, был поражен! И ритм-секция в Новосибирске была замечательная, и музыканты были... Выдающийся там есть барабанщик, Сергей Беличенко. Прекрасный там был тенорист... высокий такой парень, черноволосый... фамилию, хоть убей, не помню. (Видимо, Владимир Тимофеев? - ред.) В Новокузнецке была прекрасная ритм-секция, прекрасный пианист... (Анатолий Берестов - ред.) И вот тот факт, что это так далеко, что Россия столько времени была оторвана - не было связи никакой с живым источником джаза... И несмотря на это - такие гиганты существуют! Конечно, они не вчера начали джазом увлекаться. Все они начали заниматься этой музыкой тогда, когда это не очень поощрялось. И все они заслуживают самого высокого уважения... Могу только еще раз поаплодировать тем музыкантам, с которыми я выступал в Москве, Петербурге и Сибири... Россия - эта страна, очень богатая натуральными ресурсами. А человеческие ресурсы тоже входят в это понятие. И вот эти натуральные ресурсы сейчас начинают себя показывать - я всегда это повторяю.

О ПЛАНАХ
Следующую пластинку я буду записывать осенью. В моей практике нет такой моментальной подготовки к записи - вот, мол, завтра мы записываем новую пластинку - сегодня я сажусь за пианино и начинаю готовиться. Я готовлюсь к новой записи постоянно. Прокручиваю в голове разные музыкальные идеи, так или иначе их постоянно обдумываю. Это происходит автоматически, не то чтобы я сажусь за клавиатуру и начинаю думать - "что мне записать на следующую пластинку?". Когда уже придет разговор о том, что вот такая-то дата, мы в студии - тогда я уже сажусь и начинаю писать ноты, репетировать... Что будет записано на новую пластинку? Я могу только сказать, что это будет продолжать традиционную линию джаза, но с теми изменениями, которые вызваны изменениями языка джаза. Джаз - это живой язык, который все время меняется. Английский, на котором я говорю - это не тот язык, которым говорил Шекспир. Тем не менее это тоже английский язык. И так же с языком джаза. Я ничего искусственно не прибавляю, просто жизнь диктует.

ОБ ИСТОЧНИКАХ ВДОХНОВЕНИЯ
На стене у меня, в комнате, где я занимаюсь - фотографии музыкантов, которые до сих пор являются моим самым сильным вдохновением. Весь мир музыкальный. Клиффорд Браун, конечно, Майлс Дэвис... вот Дэвис и Колтрейн... Ли Морган... Луис Армстронг... Вот эта фотография Ли Моргана сделана в клубе за неделю до того, как его любовница застрелила... А вот Арт Блэйки на программке клуба, где я с ним познакомился - Five Spot. Очень, кстати, точно его характеризует: столько энергии, столько жизни... Эта фотография очень точно схватила его характер. А вот единственный неджазовый музыкант здесь, удивительный виртуоз трубы - Сергей Накоряков: в детском, в пятнадцатилетнем возрасте он уже удивительный виртуоз классической трубы. Его портрет очень символически висит: тут Чарли Паркер, тут Арт Блэйки, тут африканские барабанщики, а тут Накоряков - виртуоз, очень эмоционально играет; и вот если все это смешать - то получится (резко передвигает руку по стене) Клиффорд Браун! (смеется) А вот картинка, которую я нарисовал в детстве. Я ведь вундеркинд был, рисовал. Я увидел в журнале "Америка" фотографию Луи Армстронга, которая меня просто потрясла. Я целыми днями на нее смотрел и наконец перерисовал. Я тогда еще не играл, но я себя взял и вообразил трубачом. И вот здесь рядом, на той же бумаге - потому что ватманскую бумагу очень трудно было найти в то время - я себя нарисовал и себя вообразил трубачом. И здесь очень хорошо видно, что я на трубе еще не играл, потому что я даже не знал, как трубу держать... а вот тут видно, что это я себя нарисовал - рыжие волосы... сейчас, конечно, уже не очень рыжие... но какая символика? Ведь я так и стал трубачом и до сих пор на трубе играю!

Беседовал Кирилл Мошков
Фото автора

© первая публикация - журнал "Jazz-квадрат", 1998

оглавление статей
главная страница